Уеду жить в Мордор
Название: Лишь плоть
Автор: Гэндальф Голубой, совратитель гномов
Бета: Джина Рицци
Канон: Saiyuki
Размер: драббл, 718 слов
Персонажи/Пейринг: Санзо/Хаккай
Категория: слэш
Жанр: ангст, драма, десфик
Рейтинг: R
Ему важно было увидеть, что это всего лишь плоть, обычная человеческая плоть. Плоть, горящая с отвратительным запахом, открывающая мясо, оголяющая кости. Теперь. Это. Лишь. Плоть.
До красных глаз, задыхаясь от дыма и вони, с отвратительным привкусом рвоты во рту, с текущими то ли от гари, то ли от боли, слезами. Смотреть не отрываясь. Вместе с телом Санзо сжигая в памяти его образ.
Глаза исчезли одними из первых. И это было немыслимое счастье. Ведь если бы даже сгорело всё, но каким-то чудесным, не иначе, образом, остались бы глаза, глаза мёртвого Бога, то Хаккай бы не выдержал, умер...
Рука, объятая пламенем. Да, та самая рука, что больно била наотмашь, что держала револьвер и стреляла без промаха, что до боли хватала его, Хаккаевы, волосы, заставляя посмотреть в глаза.
Давно исчезли губы, что так редко снисходили до движения и то в основном лишь чтобы исторгнуть очередное ругательство, грубость или выказать недовольство своим сосуществованием рядом с тремя идиотами. Но когда эти губы читали сутру, без запинки, звук, казалось, концентрировался во всём теле, а лишь потом выходил через рот. Оставалась сладкая боль и горечь, тучи прояснялись, мысли становились чище и тело наполнялось какой-то невиданной доселе энергией. И невозможно было поверить в тот миг, что этот стоящий перед тобой Бог мог когда-либо произнести хоть одно грязное словечко.
Но больше всего Хаккай хотел забыть, как эти самые губы целовали его: резко, грубо, жадно. Всё же так трудно стереть из памяти хриплый, выработанный тысячами сигарет, голос, когда хотелось жить только ради одного его звучания – если не "вместе", то хотя бы рядом.
Кожа вздувалась волдырями, облезала, появлялось "мясо", затем и кости. Отвратительная, убивающая вонь витала в воздухе – и не было зрелища страшнее. Но Хаккай стоял совсем рядом, насколько позволял и даже не позволял жар от костра. Смотрел, не отрываясь, хотя что можно разглядеть покрасневшими, слезящимися глазами? Он слушал смех костра, вглядываясь в то, как языки пламени пожирают самое дорогое, что у него когда-либо было. Нет, останки самого дорогого – так вернее, так правильнее. Тело и память – всё, что оставалось после ушедшей "души".
Он сходил с ума или освобождался?.. Впрочем, разве это не одно и то же?
Хаккая рвало.
Годжо стоял чуть в стороне, непривычно молчаливый – лучшая поддержка из всех, что могла бы быть.
Гоку лежал неподалёку – его благоразумно вырубили заранее. Он бы, возможно, положил жизнь, дабы не дать Хаккаю осуществить задуманное. Он бы кричал, вырывался из рук Годжо, пытающегося его остановить, до потери пульса избил бы Хаккая... Или, если бы увидел сам "процесс сожжения" – сошёл бы с ума, в очередной раз сорвав лимитер и убив своих же друзей в дополнение к уже мёртвому Санзо – да, так было бы даже легче. Умереть. Но Годжо, как и Гоку, не заслужили таких мучений, а вот Хаккай – наоборот. Страшнейшую муку. Но не смертью, а жизнью.
Как же этот ублюдочный монах всё ловко провернул! Подарил вторую жизнь Гоно, дал призрачную надежду на счастье Хаккаю, а после отнял всё в одно мгновение. Редкостная сволочь.
Хаккаю раньше казалось, что его душа умерла вместе с Каннан, в том отвратительном замке, переполненном трупами ёкаев. Но нет, видимо, какая-то часть осталась или же была воскрешена Генджо Санзо – о да, этот монах умел воскрешать души. Нет, не сутрой или какими-то ещё сверхъестественными способностями. Всего одним взглядом и парой слов. Мастер своего дела, не осознающий даже свой талант... Но мастер ушёл, прихватив последние горстки чужой души вместе с собой, оставляя после себя лишь пепелище.
– Идиот, – не "ублюдок", не "блондинистая сволочь" и прочие словечки, которыми обычно развлекался Годжо и которые упорно вертелись у Хаккая на языке. Просто силы остались лишь на тихое, еле слышное "идиот" – даже прощание у них вышло неправильным, как и вся остальная жизнь. Санзо бы усмехнулся...
И кто сейчас воскресит его душу? Впрочем... А нужна ли она ему... теперь? Без хриплого дыхания, грубого голоса, без злого взгляда сиреневых глаз – просто без присутствия рядом человека, ставшего непозволительно близким?
Но нет, цель всё ещё есть. Отчаянная, помогающая до сих пор не пустить себе пулю в лоб и досмотреть этот ужас до конца. Санзо когда-то сказал Хаккаю: "Выживи в любом случае!". И он выживет... Они выживут!
Слёзы текли и текли, казалось, что всё его "существо" вытекает вместе с ними. Не считая жадного потрескивания костра, стояла странная, непривычная тишина. Гоку был без сознания и не мог ничего сказать. Санзо уже больше никогда ничего и не скажет. А Годжо... Годжо умел молчать, когда это действительно нужно.
Тело догорало. Полу-человек, полу-ёкай сжигал обычную человеческую плоть.
Автор: Гэндальф Голубой, совратитель гномов
Бета: Джина Рицци
Канон: Saiyuki
Размер: драббл, 718 слов
Персонажи/Пейринг: Санзо/Хаккай
Категория: слэш
Жанр: ангст, драма, десфик
Рейтинг: R
Ему важно было увидеть, что это всего лишь плоть, обычная человеческая плоть. Плоть, горящая с отвратительным запахом, открывающая мясо, оголяющая кости. Теперь. Это. Лишь. Плоть.До красных глаз, задыхаясь от дыма и вони, с отвратительным привкусом рвоты во рту, с текущими то ли от гари, то ли от боли, слезами. Смотреть не отрываясь. Вместе с телом Санзо сжигая в памяти его образ.
Глаза исчезли одними из первых. И это было немыслимое счастье. Ведь если бы даже сгорело всё, но каким-то чудесным, не иначе, образом, остались бы глаза, глаза мёртвого Бога, то Хаккай бы не выдержал, умер...
Рука, объятая пламенем. Да, та самая рука, что больно била наотмашь, что держала револьвер и стреляла без промаха, что до боли хватала его, Хаккаевы, волосы, заставляя посмотреть в глаза.
Давно исчезли губы, что так редко снисходили до движения и то в основном лишь чтобы исторгнуть очередное ругательство, грубость или выказать недовольство своим сосуществованием рядом с тремя идиотами. Но когда эти губы читали сутру, без запинки, звук, казалось, концентрировался во всём теле, а лишь потом выходил через рот. Оставалась сладкая боль и горечь, тучи прояснялись, мысли становились чище и тело наполнялось какой-то невиданной доселе энергией. И невозможно было поверить в тот миг, что этот стоящий перед тобой Бог мог когда-либо произнести хоть одно грязное словечко.
Но больше всего Хаккай хотел забыть, как эти самые губы целовали его: резко, грубо, жадно. Всё же так трудно стереть из памяти хриплый, выработанный тысячами сигарет, голос, когда хотелось жить только ради одного его звучания – если не "вместе", то хотя бы рядом.
Кожа вздувалась волдырями, облезала, появлялось "мясо", затем и кости. Отвратительная, убивающая вонь витала в воздухе – и не было зрелища страшнее. Но Хаккай стоял совсем рядом, насколько позволял и даже не позволял жар от костра. Смотрел, не отрываясь, хотя что можно разглядеть покрасневшими, слезящимися глазами? Он слушал смех костра, вглядываясь в то, как языки пламени пожирают самое дорогое, что у него когда-либо было. Нет, останки самого дорогого – так вернее, так правильнее. Тело и память – всё, что оставалось после ушедшей "души".
Он сходил с ума или освобождался?.. Впрочем, разве это не одно и то же?
Хаккая рвало.
Годжо стоял чуть в стороне, непривычно молчаливый – лучшая поддержка из всех, что могла бы быть.
Гоку лежал неподалёку – его благоразумно вырубили заранее. Он бы, возможно, положил жизнь, дабы не дать Хаккаю осуществить задуманное. Он бы кричал, вырывался из рук Годжо, пытающегося его остановить, до потери пульса избил бы Хаккая... Или, если бы увидел сам "процесс сожжения" – сошёл бы с ума, в очередной раз сорвав лимитер и убив своих же друзей в дополнение к уже мёртвому Санзо – да, так было бы даже легче. Умереть. Но Годжо, как и Гоку, не заслужили таких мучений, а вот Хаккай – наоборот. Страшнейшую муку. Но не смертью, а жизнью.
Как же этот ублюдочный монах всё ловко провернул! Подарил вторую жизнь Гоно, дал призрачную надежду на счастье Хаккаю, а после отнял всё в одно мгновение. Редкостная сволочь.
Хаккаю раньше казалось, что его душа умерла вместе с Каннан, в том отвратительном замке, переполненном трупами ёкаев. Но нет, видимо, какая-то часть осталась или же была воскрешена Генджо Санзо – о да, этот монах умел воскрешать души. Нет, не сутрой или какими-то ещё сверхъестественными способностями. Всего одним взглядом и парой слов. Мастер своего дела, не осознающий даже свой талант... Но мастер ушёл, прихватив последние горстки чужой души вместе с собой, оставляя после себя лишь пепелище.
– Идиот, – не "ублюдок", не "блондинистая сволочь" и прочие словечки, которыми обычно развлекался Годжо и которые упорно вертелись у Хаккая на языке. Просто силы остались лишь на тихое, еле слышное "идиот" – даже прощание у них вышло неправильным, как и вся остальная жизнь. Санзо бы усмехнулся...
И кто сейчас воскресит его душу? Впрочем... А нужна ли она ему... теперь? Без хриплого дыхания, грубого голоса, без злого взгляда сиреневых глаз – просто без присутствия рядом человека, ставшего непозволительно близким?
Но нет, цель всё ещё есть. Отчаянная, помогающая до сих пор не пустить себе пулю в лоб и досмотреть этот ужас до конца. Санзо когда-то сказал Хаккаю: "Выживи в любом случае!". И он выживет... Они выживут!
Слёзы текли и текли, казалось, что всё его "существо" вытекает вместе с ними. Не считая жадного потрескивания костра, стояла странная, непривычная тишина. Гоку был без сознания и не мог ничего сказать. Санзо уже больше никогда ничего и не скажет. А Годжо... Годжо умел молчать, когда это действительно нужно.
Тело догорало. Полу-человек, полу-ёкай сжигал обычную человеческую плоть.
@темы: fandom: Saiyuki, texts